Образы постиндустриального мира
Feb. 28th, 2008 12:06 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
snownoise//Не удержался и отсканил статью из нового (724) номера "Компьютерры".
Попытка интерпретации по литературным источникам
Преподобный Михаил Ваннах
Попытка интерпретации по литературным источникам
То, что мы живем в постиндустриальном мире, знают все. Переключаешься между сугубо проправительственной и яро оппозиционной радиостанциями, а там везде словосочетание «постиндустриальное общество», которое можно смело отнести к устойчивым.
Что же это такое — постиндустриальный мир? Постиндустриальный этап развития — это то, что наступило после этапа индустриального. Очень нагляден он в сценах из американских и современных российских боевиков. Темный кадр: ржавое железо, грязный цементный пол... На этом фоне — или драка с участием супергероя, или пытки и казни, в которых электротельферы и гильотинные ножницы, пока еще не сданные в металлолом предприимчивыми hobo или бомжами, используются в качестве высокотехнологической замены дыбе, любимой родимым Сыскным приказом, или наипопулярнейшего инструмента Французской революции.
Но это чаще гиперболы кинематографистов. В реальности же в центре российского полумиллионника обычен цех бывшего радиозавода, переоборудованный под сдаваемые в аренду лавчонки, а в германском Руре, индустриальном сердце двух мировых войн прошлого века, муниципалитет гордится заводским зданием, обращенным в мегадискотеку, где в «аквариуме» конструкторов, подсвеченном адскими огнями разрядов в инертных газах, озаренном микросолнцами галогенных ламп и прошитом квантовыми лучами лазерных светодиодов, скачут полуодетые фройляйн широкого возрастного диапазона.
Впрочем, это железо. А главное — люди. С середины пятидесятых больше половины занятых в США — белые воротнички. В ФРГ тех лет большая часть земель обрабатывалось тягловой скотиной, а за океаном уже наступила Постиндустриальная эра. И как каждый вид техники доводится до совершенства перед своим исчезновением с рыночной сцены (свежие примеры: телевизоры и мониторы с CRT, пленочные фотокамеры), так и индустриальная эпоха в 1960-е породила такие чудеса, как программа Apollo и национальная телефонная сеть США. (Не знаю, как сейчас, а года три назад в Россию проще всего звонить из-за океана было именно из старомодного автомата.)
И — ответные шаги Советского Союза. Куда более бедного, но за счет структурной гипермилитаризации идущего ноздря в ноздрю с США в космической и военной гонке, что давалось, скорее, не развитием технологий, а небывалыми ухищрениями конструкторской мысли.
А потом все кончилось. Катастрофы космических челноков, ядерный пожар Чернобыля, кризис коммунистической идеологии и советской экономики, при-кончивший СССР и лишивший США стимула для военно-технологической гонки. Эра КБ и заводов сменилась эрой лавок.
Визуализация ностальгии
И о прошлом грустят. Еще в середине 1990-х в гипермаркете бытовой электроники в Южной Калифорнии можно было встретить продавца-консультанта, былого разработчика систем наведения крылатых ракет Tomahawk, выпущенного на вольные хлеба благодарным отечеством. (Чую, попадись ему в тот момент душевные парни из СВР или ГРУ — сдал бы он им все секреты DoD за горстку центов. Хотя, похоже, такие, как он, больше общались с ребятами из разведки КНР...) И это страна, победившая в холодной войне.
Что уж говорить о нашей державе — в любой распивочной у каждого рынка наслушаешься скорбных плачей бывших инженеров и офицеров о добрых старых временах.
Ну ладно, это пострадавшие. (В нашем, российском, случае пострадавшие скорее морально, а материально большинство тех, у кого есть голова и руки, жить стали зажиточнее — несмотря на пугающие цифры падения производства по сравнению с 1990 годом, которые так любит оппозиция, и независимо от цифр прироста экономики, милых сердцам певцов власти.) Но ведь ностальгию эту визуализирует, превращает в симулякр, в некую новую реальность «ментального пространства» Голливуд.
Вот престарелый Грязный Гарри, бывший суровый, но справедливый детектив с «Магнумом» 44-го калибра. Когда-то, на закате индустриальной эры, актер Клинт Иствуд ввел на американском оружейном рынке моду на этот калибр. А теперь он продвигает ностальгию. Космические ковбои, старые и неудачливые астронавты NASA, летят на орбиту (а один залетает аж на Луну), чтобы обезвредить советскую орбитальную станцию, имеющую ядерное оружие. Обратим внимание: и Хорошие Парни, и Злодеи — из индустриальной эпохи. Продвигается прошлое.
На российский книжный рынок недавно поступила «альтернативно-технологическая история» А. Первушина «Звезда», где продление индустриальной эры позволило СССР перейти в стадию «технологической утопии». Хорошие и Плохие здесь, естественно, как и подобает «новому советскому роману», переполюсованы относительно Голливуда.
То есть можно говорить о том, что в глобальном массовом сознании есть не только тенденция бегства от цивилизации в мир хоббитов и Хогвартса, но и тенденция идеализации былой индустриальной цивилизации и формируемого ею уклада общества. Сходятся они в голливудской семейной сказке «Джуманджи», где волшебная игра возвращает в мир, в котором люди вежливы к соседям, а кроссовки производятся в чистеньких городках Новой Англии, а не в Юго-Восточной Азии.
Почему наступило «пост» и почему об индустрии грустят
Прежде чем рассуждать о причинах конца индустриального общества, условно определим его как социальную структуру, в кото-рой с помощью крупного промышленного производства удовлетворяются преимущественно материальные, то есть сугубо объективные, потребности человека. Безопасность — и бедный СССР создает гигантские танковые и авиационные заводы. Еда — огромные индустриализированные фермы, чикагские бойни, консервная промышленность, замороженные продукты. Жилье — в США «американская мечта», дом с тремя спальнями; в СССР — барак, «хрущевка», «брежневка». Одежда — индустриальный пошив готового платья и обуви; правда, в одном случае элегантных, а в другом — «практичных немарких цветов». Транспорт— в США национальная сеть шоссейных дорог, «Большая тройка» автогигантов; в СССР развитый общественный транспорт, густая сеть авиалиний, цены на билеты были невелики по сравнению с зарплатой.
И вот в середине 1950-х большая часть работников в США вдруг оказывается не в сфере промышленного производства, а в обслуживании, образовании, управлении. Что это, результат заговора сионистов и масонов, как скажут одни, или наступившее Светлое Завтра, в чем будут с пеной у рта убеждать другие? Да нет, это следствие законов природы.
Ценнее всего — воздух. Если взять человека, надеть ему на голову противогаз, пережать хобот, не давая выкрутить клапан, — человек чувствует себя весьма некомфортно. (Автор напоминает, что это сугубо умственный эксперимент. Вроде полета со световой скоростью в Специальной теории относительности!) А когда воздуха вволю — о нем забывают.
Точно так же и со штанами — трудно надеть две пары. И необходимая жилая площадь имеет предел в реальном мире. Нет, в сказках или в фантастике можно жить во дворце. Который убирают джинны или роботы. Ну, в обыденности некоторая часть общества, заведомо незначительная, может пользоваться услугами дворовых девок или нанятых слуг. Но в развитом обществе такие возможности имеют тенденцию к убыванию. Даже Герман Канн, отец футурологии и технологический оптимист, с удивлением писал в конце 60-х, что американцы с годовым доходом в $100000 (тогдашних!) сами убирают свое жилье, а житель Азии с доходом в $20000 имеет много слуг...
И — автомобили. Посмотрим на их мощности, хотя бы на примере моделей американских корпораций, имена которых дожили до постиндустриальной эпохи. Вот роскошный Cadillac Eldorado. Двигатели моделей конца 1960-х — четыреста «лошадей», последние образцы модельного ряда в 2003 году имели «только» триста... Та же картина у молодежно-спортивного Ford Mustang. 390 лошадей в конце 60-х годов и 190-260 — у стандартных поставок начала XXI века. (Хотя есть модели с турбонагнетателем и большей мощности.) И — дорожная сеть, — в какой то момент наступает насыщение (но вот до этого России наверняка далеко).
То есть в тот период происходит переход от общества индустриального к обществу постиндустриальному. Промышленность, даже самая традиционная, конечно, не исчезает. Но она переходит в разряд инфраструктуры. Того воздуха, который не замечаешь, пока он есть.
Но структура общества остается примерно той же, что и в индустриальную эпоху. Капитал требует расширенного воспроизводства — а продать людям первые в их жизни автомобили, как было в эпоху фордовской модели Т или, полувеком позже, фольксвагеновского классического «жучка», уже невозможно. Авто производятся лишь на замену. Значит, нужно побуждать людей менять их чаще — и главная роль переходит от инженеров к дизайнерам и маркетологам (этот период жизни автоиндустрии прекрасно описал Артур Хейли в романе «Колеса»).
Меняется мир одежды. К традиционным портным и фабрикам готового платья, порожденным антропологической статистикой и индустриальной эпохой, добавляется феномен «Больших домов», структурирующих вещи не по качеству, а по «модности», соответствию неким искусственным критериям.
Возникает феномен идолов поп-культуры. Великие творцы Ancient Regime были обслугой феодалов и церкви. Пусть даже иногда обслугой своенравной и капризной — вроде любимой секретарши, которой многое прощается (см. «Жизнь Бенвенуто Челлини, рассказанную им самим»). В индустриальную эпоху Сара Бернар и Карузо были уже как бы предпринимателями второго эшелона (учитывая наличие антрепренеров — кем-то вроде технических специалистов, Эдисона там или Теслы). Уважаемыми, но не могущими равняться по роли с Рокфеллером или Карнеги.
А вот The Beatles — совсем другое дело. И деньги, и слава, и истэблишментарность. Да и те, кто утоляет тоску уставшего от электрического света общества (лишнего времени — навалом, не надо чистить лампу, заправлять ее маслом, очищать подсвечник от воска, надо ж это время убить!) по замкам, царевнам, менестрелям (в зависимости от пола и предпочтений, но о них грезят даже те, чьим уделом было бы чистить лампы и открывать дверь! Не нравится? А ведь был еще вынос помоев и чистка конюшен...), получили свое. Ну, авторы Конана, хоббитов и Нарнии с большими деньгами разминулись, оставив их издателям. А вот нынешние сказочники оттянулись на славу. Терри Пратчет (Pratchett), автор мира-диска, кавалер Ордена Британской империи. Самый продаваемый автор в Британии 1990-х годов. Даже в 2003-м, уступив первое место Джоан Роулинг, держал 3,4% рынка книг в твердом переплете по количеству и 3,8% по цене.
А еще рынок туризма. Цикл о мире-диске, стоящем на плечах четырех слонов, водруженных на спину гигантской черепахи, Пратчет начал в 1980-е с романа «The Colour of Magic», где в волшебном мире появляется Первый Турист. Постиндустриальная сага с постиндустриальными образами.
Правда, в сказках все наоборот — ив одном из последних романов Пратчета, «The Truth», гномы Волшебной Страны находят Настоящий способ делать золото из свинца, изобретая печатный станок со свинцовым шрифтом. (Реалист А. С. Пушкин в «Сценах из рыцарских времен» считал это концом феодализма.) Но рассыпной шрифт и линотипы хоть и ушли из издательского дела, но золото-то, особенно в постиндустриальную эпоху, осталось.
А на место ностальгии по сказкам феодализма пришла ностальгия по индустриальному обществу. Вернее — по жизни, в которой огромную роль играло столкновение человека с силами природы.
«Религия, общество, природа — вот три силы, с которыми ведет борьбу человек. Он ведет борьбу со всеми тремя, но все три необходимы ему: человеку должно верить— отсюда храм, должно созидать — отсюда город, должно существовать — отсюда плуг и корабль. Решая тройную задачу, он вступает в тройной поединок. И это — тройное свидетельство непостижимой сложности бытия. Перед человеком стоит препятствие, воплощенное в суеверие, воплощенное в предрассудок и воплощенное в стихию». Так писал в марте 1866 года романтик Виктор Гюго в предисловии к рома-ну «Труженики моря».
Люди тоскуют по борьбе со стихией! (Отсюда и бизнес экстремального туризма!)
А почему?
Вот автор из бывшей ГДР Стефан Гейм с романом «Агасфер»:
«Я знаю глас Божий. Он слышится в гуле водопадов, в ревущем пламени, в завывании вихрей, только он мощнее этих звуков; он слышится в шелесте терновника, только почти совсем не различим».
То есть — в мире, описываемом принципом наименьшего действия (введенным его автором Мопертюи из религиозных соображений не меньше, чем из естественнонаучных), а не на молитвенном или по-литическом собрании. Там вступают в действие законы мира людей — тоже вполне объективные, но выведенные не офицером Мопертюи, ставшим путешественником и ученым, а Макиавелли и Лебоном. Имя одного стало синонимом подлости, совершаемой во имя высших целей, а теории другого, создателя «Психологии толпы», были блестяще использованы практиками тоталитарных режимов XX века. Да и сегодня психология масс, несущихся за предрождественскими покупками, описывают моделями, весьма похожими на те, что описывают поведение стада животных, увидевших приманку. (Хотя гуманизм эпохи проявляется в том, что стадо все же не стая...)
Герой Гюго Жильят выигрывал битву со стихиями, но погибал в столкновении с миром людей. Это еще на заре индустриального века!
А современный французский автор Мишель Уэльбек в романе «Элементарные частицы» (1998) нарисовал весьма впечатляющую картину того, как мир индустриальный, мир, основанный на законах природы, вдруг сменяется миром постиндустриальным, структурированным по со-всем другим правилам. Мальчик учился жить по научно-популярным журналам 1960-х, ставил опыты, делал модели (так же, как и его сверстники в СССР), а жить пришлось не в мире звезд Фламмариона, но в мире «звезд»... То есть законов Макиавелли и Лебона.
Жизнь в постиндустриальном обществе
Постиндустриальное общество — общество парадоксальное. Под ним, «внизу» его — инфраструктура индустрии. А над ним — так же произвольно структурированное общество, как и общество аборигенов дождевых лесов Мезоамерики, где, скажем, запрещено под страхом строгих санкций смотреть на тещу.
Так же парадоксальны и произвольны законы о копирайте. Вот, к примеру, Федеративная Республика Германия. С этого года скачивание аудио- и видеоконтента из пиринговых сетей там — уголовное преступление. Не кража как таковая, в результате которой обладатель теряет то, что у него было. Копирование. И — уголовное преследование за него. Столь же правомочное, с точки зрения права, как и Нюрнбергские законы Третьего Рейха. А ведь и то и другое служит одной и той же цели — структурирует общество. В одном случае позволяя избирателям герра Гитлера извлекать доходы из ограбления евреев, славян... В другом — обеспечивая доходы студий, их акционеров, менеджеров и даже персонала, которые, в условиях постиндустриального общества, когда базовые потребности удовлетворены, составляют изрядную часть занятых в Первом мире. И поддерживается их благосостояние насилием, правопринуждением к исполнению копирайтных законов.
Вот как теоретик и автор киберпанка Брюс Стерлинг описывает в романе «Зенитный угол» (2004) схлопывание доткомовского пузыря:
«Сеть не просто рухнула. Она оказалась заброшена, оставлена в панике. Потому что и киностудии, и телефонные компании, и фирмы звукозаписи осознали вдруг, что их «интеллектуальная собственность» и на пикосекунду не останется в их собственности, когда люди по всему миру смогут одним щелчком мыши копировать и переправлять друг другу их продукцию. Все фильмы. Все песни. Все звонки к маме. Так и случилось. <...> «Напстером» пользовалось больше народу, чем голосовало за президента Соединенных Штатов. И никто не платил за музыку.
Люди перестали платить. Люди были свободны. В этом мире не существовало бы музыкальной индустрии. И киноиндустрии не было бы. Не было б международных звонков, не было б границ между народами, не было бы бизнеса. Ничего, кроме нее — Сети. И ужаса невыносимой свободы».
А бизнес имеет тягу к самосохранению. И — политическое лобби. И вот компьютерщик, герой Стерлинга, идет служить в Совет национальной безопасности. Овладевает оружием, учится драться. (При этом завидует своему деду, в индустриальную эпоху создававшему самолеты-шпионы SR-71.)
И — «накачанные парни из Секретной службы в кевларовых жилетах» громят дом малолетнего хакера. Во имя самосохранения бизнеса и Первого мира. Еще в 1991-м Англия экспортировала музыки больше, чем машин и механизмов...
В конце советской эпохи у нас издали роман американского фантаста Барри Лонгиера «Враг мой». Там рептилия оскорбляла пилота звездного истребителя «Микки-Маус твоя глупый есть». Пилот смеялся.
А зря! В эпоху холодной войны Микки-Маус был бойцом круче, чем Паттон, Нимиц и Шварцкопф вместе взятые. Он, «кока-кола» и «ливайсы» прикончили СССР с его танковыми армадами и ракетами. Воздействием рыночного образа.
Но вот в глобализированном мире сохранение структур общества Первого мира стало возможным только прямым насилием. Замешанным на густом шпионаже, о котором постоянно пишет в «КТ» Бёрд Киви. Предоставим читателям поразмышлять — стали б Windows фактическим стандартом, не будь у США десятка атомных авианосных ударных групп, не крутись по орбитам вуайеры серии КН и не развлекайся NSA подслушиванием, на манер бабушек на скамейке. Брюс Стерлинг говорит об обратном, но он, понятное дело, киберпанк...
Что же это такое — постиндустриальный мир? Постиндустриальный этап развития — это то, что наступило после этапа индустриального. Очень нагляден он в сценах из американских и современных российских боевиков. Темный кадр: ржавое железо, грязный цементный пол... На этом фоне — или драка с участием супергероя, или пытки и казни, в которых электротельферы и гильотинные ножницы, пока еще не сданные в металлолом предприимчивыми hobo или бомжами, используются в качестве высокотехнологической замены дыбе, любимой родимым Сыскным приказом, или наипопулярнейшего инструмента Французской революции.
Но это чаще гиперболы кинематографистов. В реальности же в центре российского полумиллионника обычен цех бывшего радиозавода, переоборудованный под сдаваемые в аренду лавчонки, а в германском Руре, индустриальном сердце двух мировых войн прошлого века, муниципалитет гордится заводским зданием, обращенным в мегадискотеку, где в «аквариуме» конструкторов, подсвеченном адскими огнями разрядов в инертных газах, озаренном микросолнцами галогенных ламп и прошитом квантовыми лучами лазерных светодиодов, скачут полуодетые фройляйн широкого возрастного диапазона.
Впрочем, это железо. А главное — люди. С середины пятидесятых больше половины занятых в США — белые воротнички. В ФРГ тех лет большая часть земель обрабатывалось тягловой скотиной, а за океаном уже наступила Постиндустриальная эра. И как каждый вид техники доводится до совершенства перед своим исчезновением с рыночной сцены (свежие примеры: телевизоры и мониторы с CRT, пленочные фотокамеры), так и индустриальная эпоха в 1960-е породила такие чудеса, как программа Apollo и национальная телефонная сеть США. (Не знаю, как сейчас, а года три назад в Россию проще всего звонить из-за океана было именно из старомодного автомата.)
И — ответные шаги Советского Союза. Куда более бедного, но за счет структурной гипермилитаризации идущего ноздря в ноздрю с США в космической и военной гонке, что давалось, скорее, не развитием технологий, а небывалыми ухищрениями конструкторской мысли.
А потом все кончилось. Катастрофы космических челноков, ядерный пожар Чернобыля, кризис коммунистической идеологии и советской экономики, при-кончивший СССР и лишивший США стимула для военно-технологической гонки. Эра КБ и заводов сменилась эрой лавок.
Визуализация ностальгии
И о прошлом грустят. Еще в середине 1990-х в гипермаркете бытовой электроники в Южной Калифорнии можно было встретить продавца-консультанта, былого разработчика систем наведения крылатых ракет Tomahawk, выпущенного на вольные хлеба благодарным отечеством. (Чую, попадись ему в тот момент душевные парни из СВР или ГРУ — сдал бы он им все секреты DoD за горстку центов. Хотя, похоже, такие, как он, больше общались с ребятами из разведки КНР...) И это страна, победившая в холодной войне.
Что уж говорить о нашей державе — в любой распивочной у каждого рынка наслушаешься скорбных плачей бывших инженеров и офицеров о добрых старых временах.
Ну ладно, это пострадавшие. (В нашем, российском, случае пострадавшие скорее морально, а материально большинство тех, у кого есть голова и руки, жить стали зажиточнее — несмотря на пугающие цифры падения производства по сравнению с 1990 годом, которые так любит оппозиция, и независимо от цифр прироста экономики, милых сердцам певцов власти.) Но ведь ностальгию эту визуализирует, превращает в симулякр, в некую новую реальность «ментального пространства» Голливуд.
Вот престарелый Грязный Гарри, бывший суровый, но справедливый детектив с «Магнумом» 44-го калибра. Когда-то, на закате индустриальной эры, актер Клинт Иствуд ввел на американском оружейном рынке моду на этот калибр. А теперь он продвигает ностальгию. Космические ковбои, старые и неудачливые астронавты NASA, летят на орбиту (а один залетает аж на Луну), чтобы обезвредить советскую орбитальную станцию, имеющую ядерное оружие. Обратим внимание: и Хорошие Парни, и Злодеи — из индустриальной эпохи. Продвигается прошлое.
На российский книжный рынок недавно поступила «альтернативно-технологическая история» А. Первушина «Звезда», где продление индустриальной эры позволило СССР перейти в стадию «технологической утопии». Хорошие и Плохие здесь, естественно, как и подобает «новому советскому роману», переполюсованы относительно Голливуда.
То есть можно говорить о том, что в глобальном массовом сознании есть не только тенденция бегства от цивилизации в мир хоббитов и Хогвартса, но и тенденция идеализации былой индустриальной цивилизации и формируемого ею уклада общества. Сходятся они в голливудской семейной сказке «Джуманджи», где волшебная игра возвращает в мир, в котором люди вежливы к соседям, а кроссовки производятся в чистеньких городках Новой Англии, а не в Юго-Восточной Азии.
Почему наступило «пост» и почему об индустрии грустят
Прежде чем рассуждать о причинах конца индустриального общества, условно определим его как социальную структуру, в кото-рой с помощью крупного промышленного производства удовлетворяются преимущественно материальные, то есть сугубо объективные, потребности человека. Безопасность — и бедный СССР создает гигантские танковые и авиационные заводы. Еда — огромные индустриализированные фермы, чикагские бойни, консервная промышленность, замороженные продукты. Жилье — в США «американская мечта», дом с тремя спальнями; в СССР — барак, «хрущевка», «брежневка». Одежда — индустриальный пошив готового платья и обуви; правда, в одном случае элегантных, а в другом — «практичных немарких цветов». Транспорт— в США национальная сеть шоссейных дорог, «Большая тройка» автогигантов; в СССР развитый общественный транспорт, густая сеть авиалиний, цены на билеты были невелики по сравнению с зарплатой.
И вот в середине 1950-х большая часть работников в США вдруг оказывается не в сфере промышленного производства, а в обслуживании, образовании, управлении. Что это, результат заговора сионистов и масонов, как скажут одни, или наступившее Светлое Завтра, в чем будут с пеной у рта убеждать другие? Да нет, это следствие законов природы.
Ценнее всего — воздух. Если взять человека, надеть ему на голову противогаз, пережать хобот, не давая выкрутить клапан, — человек чувствует себя весьма некомфортно. (Автор напоминает, что это сугубо умственный эксперимент. Вроде полета со световой скоростью в Специальной теории относительности!) А когда воздуха вволю — о нем забывают.
Точно так же и со штанами — трудно надеть две пары. И необходимая жилая площадь имеет предел в реальном мире. Нет, в сказках или в фантастике можно жить во дворце. Который убирают джинны или роботы. Ну, в обыденности некоторая часть общества, заведомо незначительная, может пользоваться услугами дворовых девок или нанятых слуг. Но в развитом обществе такие возможности имеют тенденцию к убыванию. Даже Герман Канн, отец футурологии и технологический оптимист, с удивлением писал в конце 60-х, что американцы с годовым доходом в $100000 (тогдашних!) сами убирают свое жилье, а житель Азии с доходом в $20000 имеет много слуг...
И — автомобили. Посмотрим на их мощности, хотя бы на примере моделей американских корпораций, имена которых дожили до постиндустриальной эпохи. Вот роскошный Cadillac Eldorado. Двигатели моделей конца 1960-х — четыреста «лошадей», последние образцы модельного ряда в 2003 году имели «только» триста... Та же картина у молодежно-спортивного Ford Mustang. 390 лошадей в конце 60-х годов и 190-260 — у стандартных поставок начала XXI века. (Хотя есть модели с турбонагнетателем и большей мощности.) И — дорожная сеть, — в какой то момент наступает насыщение (но вот до этого России наверняка далеко).
То есть в тот период происходит переход от общества индустриального к обществу постиндустриальному. Промышленность, даже самая традиционная, конечно, не исчезает. Но она переходит в разряд инфраструктуры. Того воздуха, который не замечаешь, пока он есть.
Но структура общества остается примерно той же, что и в индустриальную эпоху. Капитал требует расширенного воспроизводства — а продать людям первые в их жизни автомобили, как было в эпоху фордовской модели Т или, полувеком позже, фольксвагеновского классического «жучка», уже невозможно. Авто производятся лишь на замену. Значит, нужно побуждать людей менять их чаще — и главная роль переходит от инженеров к дизайнерам и маркетологам (этот период жизни автоиндустрии прекрасно описал Артур Хейли в романе «Колеса»).
Меняется мир одежды. К традиционным портным и фабрикам готового платья, порожденным антропологической статистикой и индустриальной эпохой, добавляется феномен «Больших домов», структурирующих вещи не по качеству, а по «модности», соответствию неким искусственным критериям.
Возникает феномен идолов поп-культуры. Великие творцы Ancient Regime были обслугой феодалов и церкви. Пусть даже иногда обслугой своенравной и капризной — вроде любимой секретарши, которой многое прощается (см. «Жизнь Бенвенуто Челлини, рассказанную им самим»). В индустриальную эпоху Сара Бернар и Карузо были уже как бы предпринимателями второго эшелона (учитывая наличие антрепренеров — кем-то вроде технических специалистов, Эдисона там или Теслы). Уважаемыми, но не могущими равняться по роли с Рокфеллером или Карнеги.
А вот The Beatles — совсем другое дело. И деньги, и слава, и истэблишментарность. Да и те, кто утоляет тоску уставшего от электрического света общества (лишнего времени — навалом, не надо чистить лампу, заправлять ее маслом, очищать подсвечник от воска, надо ж это время убить!) по замкам, царевнам, менестрелям (в зависимости от пола и предпочтений, но о них грезят даже те, чьим уделом было бы чистить лампы и открывать дверь! Не нравится? А ведь был еще вынос помоев и чистка конюшен...), получили свое. Ну, авторы Конана, хоббитов и Нарнии с большими деньгами разминулись, оставив их издателям. А вот нынешние сказочники оттянулись на славу. Терри Пратчет (Pratchett), автор мира-диска, кавалер Ордена Британской империи. Самый продаваемый автор в Британии 1990-х годов. Даже в 2003-м, уступив первое место Джоан Роулинг, держал 3,4% рынка книг в твердом переплете по количеству и 3,8% по цене.
А еще рынок туризма. Цикл о мире-диске, стоящем на плечах четырех слонов, водруженных на спину гигантской черепахи, Пратчет начал в 1980-е с романа «The Colour of Magic», где в волшебном мире появляется Первый Турист. Постиндустриальная сага с постиндустриальными образами.
Правда, в сказках все наоборот — ив одном из последних романов Пратчета, «The Truth», гномы Волшебной Страны находят Настоящий способ делать золото из свинца, изобретая печатный станок со свинцовым шрифтом. (Реалист А. С. Пушкин в «Сценах из рыцарских времен» считал это концом феодализма.) Но рассыпной шрифт и линотипы хоть и ушли из издательского дела, но золото-то, особенно в постиндустриальную эпоху, осталось.
А на место ностальгии по сказкам феодализма пришла ностальгия по индустриальному обществу. Вернее — по жизни, в которой огромную роль играло столкновение человека с силами природы.
«Религия, общество, природа — вот три силы, с которыми ведет борьбу человек. Он ведет борьбу со всеми тремя, но все три необходимы ему: человеку должно верить— отсюда храм, должно созидать — отсюда город, должно существовать — отсюда плуг и корабль. Решая тройную задачу, он вступает в тройной поединок. И это — тройное свидетельство непостижимой сложности бытия. Перед человеком стоит препятствие, воплощенное в суеверие, воплощенное в предрассудок и воплощенное в стихию». Так писал в марте 1866 года романтик Виктор Гюго в предисловии к рома-ну «Труженики моря».
Люди тоскуют по борьбе со стихией! (Отсюда и бизнес экстремального туризма!)
А почему?
Вот автор из бывшей ГДР Стефан Гейм с романом «Агасфер»:
«Я знаю глас Божий. Он слышится в гуле водопадов, в ревущем пламени, в завывании вихрей, только он мощнее этих звуков; он слышится в шелесте терновника, только почти совсем не различим».
То есть — в мире, описываемом принципом наименьшего действия (введенным его автором Мопертюи из религиозных соображений не меньше, чем из естественнонаучных), а не на молитвенном или по-литическом собрании. Там вступают в действие законы мира людей — тоже вполне объективные, но выведенные не офицером Мопертюи, ставшим путешественником и ученым, а Макиавелли и Лебоном. Имя одного стало синонимом подлости, совершаемой во имя высших целей, а теории другого, создателя «Психологии толпы», были блестяще использованы практиками тоталитарных режимов XX века. Да и сегодня психология масс, несущихся за предрождественскими покупками, описывают моделями, весьма похожими на те, что описывают поведение стада животных, увидевших приманку. (Хотя гуманизм эпохи проявляется в том, что стадо все же не стая...)
Герой Гюго Жильят выигрывал битву со стихиями, но погибал в столкновении с миром людей. Это еще на заре индустриального века!
А современный французский автор Мишель Уэльбек в романе «Элементарные частицы» (1998) нарисовал весьма впечатляющую картину того, как мир индустриальный, мир, основанный на законах природы, вдруг сменяется миром постиндустриальным, структурированным по со-всем другим правилам. Мальчик учился жить по научно-популярным журналам 1960-х, ставил опыты, делал модели (так же, как и его сверстники в СССР), а жить пришлось не в мире звезд Фламмариона, но в мире «звезд»... То есть законов Макиавелли и Лебона.
Жизнь в постиндустриальном обществе
Постиндустриальное общество — общество парадоксальное. Под ним, «внизу» его — инфраструктура индустрии. А над ним — так же произвольно структурированное общество, как и общество аборигенов дождевых лесов Мезоамерики, где, скажем, запрещено под страхом строгих санкций смотреть на тещу.
Так же парадоксальны и произвольны законы о копирайте. Вот, к примеру, Федеративная Республика Германия. С этого года скачивание аудио- и видеоконтента из пиринговых сетей там — уголовное преступление. Не кража как таковая, в результате которой обладатель теряет то, что у него было. Копирование. И — уголовное преследование за него. Столь же правомочное, с точки зрения права, как и Нюрнбергские законы Третьего Рейха. А ведь и то и другое служит одной и той же цели — структурирует общество. В одном случае позволяя избирателям герра Гитлера извлекать доходы из ограбления евреев, славян... В другом — обеспечивая доходы студий, их акционеров, менеджеров и даже персонала, которые, в условиях постиндустриального общества, когда базовые потребности удовлетворены, составляют изрядную часть занятых в Первом мире. И поддерживается их благосостояние насилием, правопринуждением к исполнению копирайтных законов.
Вот как теоретик и автор киберпанка Брюс Стерлинг описывает в романе «Зенитный угол» (2004) схлопывание доткомовского пузыря:
«Сеть не просто рухнула. Она оказалась заброшена, оставлена в панике. Потому что и киностудии, и телефонные компании, и фирмы звукозаписи осознали вдруг, что их «интеллектуальная собственность» и на пикосекунду не останется в их собственности, когда люди по всему миру смогут одним щелчком мыши копировать и переправлять друг другу их продукцию. Все фильмы. Все песни. Все звонки к маме. Так и случилось. <...> «Напстером» пользовалось больше народу, чем голосовало за президента Соединенных Штатов. И никто не платил за музыку.
Люди перестали платить. Люди были свободны. В этом мире не существовало бы музыкальной индустрии. И киноиндустрии не было бы. Не было б международных звонков, не было б границ между народами, не было бы бизнеса. Ничего, кроме нее — Сети. И ужаса невыносимой свободы».
А бизнес имеет тягу к самосохранению. И — политическое лобби. И вот компьютерщик, герой Стерлинга, идет служить в Совет национальной безопасности. Овладевает оружием, учится драться. (При этом завидует своему деду, в индустриальную эпоху создававшему самолеты-шпионы SR-71.)
И — «накачанные парни из Секретной службы в кевларовых жилетах» громят дом малолетнего хакера. Во имя самосохранения бизнеса и Первого мира. Еще в 1991-м Англия экспортировала музыки больше, чем машин и механизмов...
В конце советской эпохи у нас издали роман американского фантаста Барри Лонгиера «Враг мой». Там рептилия оскорбляла пилота звездного истребителя «Микки-Маус твоя глупый есть». Пилот смеялся.
А зря! В эпоху холодной войны Микки-Маус был бойцом круче, чем Паттон, Нимиц и Шварцкопф вместе взятые. Он, «кока-кола» и «ливайсы» прикончили СССР с его танковыми армадами и ракетами. Воздействием рыночного образа.
Но вот в глобализированном мире сохранение структур общества Первого мира стало возможным только прямым насилием. Замешанным на густом шпионаже, о котором постоянно пишет в «КТ» Бёрд Киви. Предоставим читателям поразмышлять — стали б Windows фактическим стандартом, не будь у США десятка атомных авианосных ударных групп, не крутись по орбитам вуайеры серии КН и не развлекайся NSA подслушиванием, на манер бабушек на скамейке. Брюс Стерлинг говорит об обратном, но он, понятное дело, киберпанк...
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
от автора "Звезды"
Date: 2008-02-28 03:41 pm (UTC)Re: от автора "Звезды"
Date: 2008-02-28 04:30 pm (UTC)Но вообще он говорит, что производство не исчезло, а перешло в понятие инфраструктуры. Как водопровод и электричество полувеком ранее. Оно есть где-то там, а где – это никого не волнует.
Re: от автора "Звезды"
Date: 2008-02-28 04:39 pm (UTC)Когда отключают свет или воду, то волнует. ;-) Речь все же идет о тяжелом машиностроении. И оно никуда не денется. На самом деле реальная революция произошла только в одной сфере -- в сельскохозяйственной. А все остальное -- выдумки дилетантов. ;-)
Артур Хейли
Date: 2008-04-01 10:19 am (UTC)Мне понравилось